Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Страница 48

Одно хорошо — красные почти не использовали тяжелую артиллерию, которой у них было много. По приказу Колчака гаубицы и полевые 42-линейные пушки были заблаговременно отправлены с фронта в тыл, чтобы не потерять их при эвакуации. Но кто знал, что в Красноярске эсеры свили гнездо измены, и артиллерия достанется им. Однако почему-то ее не применили, отправив через головы наступающих белых только с десяток «чемоданов», давших большой перелет, взорвавшихся за станцией.

— Что будем делать, Павел Петрович? — Начальник штаба бригады подполковник Ивановский поднял на генерала усталый взгляд. — Патроны кончаются, осталось семь снарядов. И все…

— Пойдемте в цепь. У нас нет выбора — нужно брать Красноярск любой ценой! — Генерал упрямо сжал губы и прислушался. Так и есть, Камская бригада еще наступала севернее, от села Дрокина, вдалеке глухо прогремели два взрыва. Со снарядами у генерала Пучкова чуть лучше положение, пушкари еще стреляют.

— Отправьте посыльного генералу Войцеховскому. Передайте, что бригада пошла в последнюю атаку! Патронов у нас нет!

Генерал с болью выплюнул слова, и снова прислушался. Нет, определенно камцы наступали, донеслась приглушенная пулеметная стрельба. Нужен удар, вот только где взять силы. Павел Петрович достал из кобуры револьвер, оглянулся. Сзади него вытягивался цепью последний резерв — несколько десятков нестроевых, вооруженных винтовками и полсотни спешенных сибирских казаков конвоя — пожилых, степенных, бородатых.

— Ваше превосходительство! Смотрите, со станции идет бронепоезд!

Петров стремительно обернулся, сердце в груди учащенно забилось. Изрыгая клубы черного дыма, хорошо видимые в ярком лунном свете, бронепоезд, уставив по сторонам хищные орудийные стволы в круглых башнях, медленно пошел через позиции красных прямо на наступающие цепи. И тут же остановился, лишь на ветру колыхался темный флаг.

— А вот теперь нам точно хана! — только и смог прошептать побелевшими губами Петров. Темный цвет, а иначе не разглядишь пусть и светлой, но ночью, мог быть только красным.

Душа оледенела вмиг — сейчас бронепоезд тронется, и четыре пушки с двумя десятками пулеметов оставят от его бригады одно воспоминание. Однако генерал не потерял надежды — офицеры батареи очень опытны, командир воюет уже шесть лет с гаком. Хоть и осталось семь снарядов, но могут и попасть парочкой в этого стального монстра.

Сильный гром взорвал морозный воздух. Из орудийных башен выплеснулись длинные языки пламени, по бортам расцвели огненные цветки — пулеметы стреляли беспрерывно.

Генерал машинально пригнулся, но привычного свиста пуль над головой не услышал. Зато на позициях красных начался самый настоящий апокалипсис — в воздух полетели люди и пулеметы, какие-то ящики и обломки, взрывы окутали ледяные окопы белой крошкой, будто дымовой завесой. И страшные крики, полные нечеловеческой боли и ужаса, полностью накрыли неприступные прежде укрепления.

Бронепоезд, не прекращая убийственной стрельбы в упор, тронулся назад, и медленно пошел обратно на станцию. На январском ветерку весело затрепетало знамя, но только теперь генерал Петров разглядел, что оно состоит из двух полос — светлой и темной. Вернее, белой и красной, других цветов просто не могло быть.

— Это поляки, ваше превосходительство! — Ликующий выкрик Ивановского на секунду прорвался через орудийные выстрелы. Куда девалась усталость — подполковник приплясывал на месте, словно игривый жеребец.

— Немедленно атаковать всеми силами, пока красные не опомнились! — прокричал команду генерал и с револьвером в руке быстро пошел вперед. За ним гурьбой побежали солдаты и казаки, радостно крича «ура!». Еще бы не ликовать — «дверь» в город была настежь распахнута…

Красноярск

В просторных казармах, где размещался 4-й Енисейский Сибирский стрелковый полк, было не продохнуть от густого табачного дыма, застарелого запашка грязного белья и перепревших портянок, что даже свежий морозный ветерок, прорываясь сквозь выбитые стекла, не мог выдуть из помещения всю эту тошнотворную вонь.

Генерал Зиневич надрывал горло, стараясь привлечь внимание тысячной солдатской массы, набившейся как селедки в бочку. И он чувствовал, что это ему удалось. Тем более что по солдатским рукам ходили листки с манифестом императора Михаила, где обещалось все, чуть ли не молочные реки с кисельными берегами и птичье молоко до пуза.

Но, может, дело было в другом — тускло светившиеся электрические лампочки постоянно мерцали, а оконные стекла дребезжали от гулких, и оттого страшных, орудийных разрывов.

— Братья! Вы слышите взрывы?! Это императорская армия уже в Красноярске! Вы читали манифест нашего государя Михаи…

— Да пошел он!

— Царя недобитого на шею сажать?!

— За что воевали, братцы?!

— На штык бери эту генеральскую контру!

Договорить генералу Зиневичу не дали — солдаты-большевики, громко матерясь, шустро поснимали с плеч винтовки, громко лязгнули затворы. Их было немного, всего три десятка, но именно они две недели назад взбаламутили двухтысячный полк, и солдаты весело пошли на восстание.

Но сейчас серошинельная масса солдат, хотя и вдвое поредевшая от повального дезертирства, повела себя совершенно иначе. Раздались злобные крики, служивые всколыхнулись. Да и куда деваться солдату, коли крестьянское нутро под гимнастеркой больше верило царскому слову, чем обещаниям различных краснобаев, от которых за эти три года даже уши опухли.

— Хватай большаков, братцы!