— Они воду замутили, а нам пить?!
— Бей их!
— Мы за царя стоим, а не за жида Троцкого!
У кого-то из большевиков не выдержали нервы, и громко хлопнул винтовочный выстрел. Истошно закричал смертельно раненный солдат, и всеобщий гвалт разорвал пронзительный крик, полный безудержной ярости.
— Гришку убили! Брата мово!
Солдатская масса всколыхнулась, и, мгновенно озверев от запаха пороха и пролитой дымящейся крови, тут же исторгла всеобщий рев.
— Бей коммуняк, братцы!!!
Хлопнули несколько выстрелов, но остановить толпу они не смогли — ненависть и ярость к вчерашним вожакам и властителям дум уже застилала сознание солдат. Истошные крики заживо раздираемых в клочья людей еще больше распалили енисейцев. И чей-то громкий выкрик на секунду перекрыл рычание тысячной массы.
— Они нас всех продали! И Христа предали! И царя Михаила!
Солдаты озверели полностью — сейчас они рвали зубами и руками и не могли утолить пролитой кровью свою нестерпимую жажду мести. Они дрались за свою изломанную жизнь, за своих малых деток и баб, от которых были оторваны войной, а ведь царь обещал по домам всех распустить вскорости. Да за свою шкуру, в конце концов, ведь за измену штурмующая сейчас Красноярск армия никого не пощадит…
Генерал Бронислав Зиневич и два десятка насмерть перепуганных офицеров полка спешно прикалывали к шинелям сорванные две недели назад погоны. Годы революции и гражданской войны приучили их к подобным сценам. Утолив жажду крови, солдатская масса потребует ее вести, и вот этот момент нельзя упускать, потому что служивые станут покорны командам.
— Полк!!! Слушай мою команду!!! — Генерал Зиневич надрывал яростным криком горло. — Выходи во двор на построение! Первый батальон — налево, второй батальон — направо! Забрать винтовки и патроны! Пулеметная команда — прямо! Выходи, стройся! Умрем за царя Михаила!!!
Солдатская масса всколыхнулась еще раз, но то было повиновение покорной лошадки хозяйскому хлысту. И потекла во двор. А там вздрагивала и тут же строилась неровными шеренгами. Мысленно солдаты перекрещивались за правильно сделанный выбор, а иначе им бы пришлось умереть всем.
Внутренний двор был оцеплен штурмовым батальоном польской дивизии. На окна казарм хищно и грозно взирали пулеметы, с заправленными лентами, а от яркой луны шли блики на остриях примкнутых штыков.
— Опять идут, мать их. Да сколько ж вас?! — бывший командир 49-го Сибирского стрелкового полка Федор Мейбом прищурился. Поземка, не ко времени разгулявшаяся, припорашивала глаза и мешала видеть поле боя. А там было уже привычное со вчерашнего дня зрелище.
Красные колонны вытягивались с тракта, сжатого с двух сторон почти непроходимой тайгой, и тут же разворачивались в цепи. Вот только в атаку, а эта была уже четвертая по счету, шли не так рьяно, как в первую. Можно даже сказать, неохотно шли. Судорожно залаял пулемет и тут же заткнулся — противоборствующие стороны испытывали жесточайший патронный голод. И немудрено — тылы красных отстали, и трофеями в дороге не разживешься, так как отступавшие белогвардейцы побросали орудия, большую часть пулеметов и патронных ящиков еще двести верст назад в Щегловской тайге.
Мейбом заскрипел зубами — сейчас бы это вооружение да сюда. Вмиг бы так «причесали» красных, что те до Мариинска без оглядки драпали. Но что было, то было — красным еще предстоит отступление, а они свой скорбный крестный путь от самого Омска уже прошли, и больше не будет отхода. В этом капитан был уверен — три дня мимо него тянулись в Назарово отступающие части бывшей 3-й армии.
Устало бредущие солдаты, больные тифом и раненые, вповалку лежат на санях, возницы хриплыми матами понукают совершенно заморенных лошадей. Страшный исход, может быть, потом его назовут Великим Ледяным походом. Другого наименования Федор просто не находил — ведь он прошел с армией от начала до конца, пешком, с боями через всю бескрайнюю Сибирь, от Уральских гор и почти до самого Енисея.
Вышедшую в авангарде его 13-ю Сибирскую дивизию встретил бывший главнокомандующий, генерал-лейтенант Каппель. И тут же ошарашил солдат и офицеров, но добрыми новостями, каких они не слышали уже полгода. Армией командует сам император Михаил, в Иркутске у власти Сибирское правительство, мятеж Политцентра подавлен. А заодно сибирские войска побили и чехов, которые были вынуждены возвратить тысячи вагонов с награбленным русским добром.
Известие о том, что их армия реорганизуется в корпус, командовать которым назначен сам Владимир Оскарович, было встречено тоже с ликованием, но не таким бурным. Стало ясно одно — отступление закончено, и как только подойдут войска из Иркутска, красных погонят обратно, до Омска, а то и до Уральских гор. Впрочем, это была мечта, и только мечта, а сам Мейбом, как и большинство офицеров, на такой фарт даже не надеялся. Загнать бы красное воинство за Щегловскую тайгу да запереть проходы — вот тогда можно будет взять передышку, привести армию в порядок, дать ей отдых.
Даже короткий отдых благотворно влияет на войска — Мейбом в этом убедился на собственном полку. Он гордился им — за время долгого отступления почти не было дезертиров, и реорганизованный в батальон, он насчитывал без малого тысячу штыков, столько же было и в другом батальоне, сведенном в три роты из трех других полков дивизии. Два других батальона 1-й Сибирской императорской стрелковой бригады сформировали из изрядно потрепанной Омской дивизии. Плюс оренбургская казачья бригада, вернее сведенный из нее полк в четыре полнокровных сотни, егеря, саперы и обозники. Не было только «бога войны» — пушки были давно брошены, поделиться же своими польский батальон отказался категорически.