«Желательно бы. Но я не могу командовать этой вольницей, того и гляди, что они меня сами… Того… А чем не выход?!» — генерал почесал переносицу, пребывая в раздумьях. Он уже понял, куда клонит его бывший адъютант, а ныне польский офицер.
— Вы можете поднять за императора свой 4-й Енисейский полк, где солдаты еще вам верят. — Голос Потоцкого был вкрадчив, но скрытая издевка вырвалась помимо воли в этом «еще».
— Откройте дорогу белой армии, и вы можете стать спасителем монарха и России, господин генерал…
— А если солдаты меня не послушают?! Ведь полк разагитирован.
— Для усмирения горлопанов Чума подведет штурмовой батальон. Мы их немедленно разоружим. С вами или без вас, но польские войска займут город. Но вот тогда…
Потоцкий не договорил, оборвал на недосказанном, но Зиневич мысленно закончил за офицером. Выбора не было — если он не поднимет полк, то его ждет смерть, неважно от кого. Если поднимет — то появится совсем немалый шанс на жизнь. Ибо все мятежники будут в дерьме, но он предстанет уже в белом, непорочном цвете.
— Если ваше выступление увенчается успехом, генерал, то вы можете вернуться на историческую родину. Чума гарантирует вам чин полковника, Польше нужны опытные офицеры. Никто вас здесь тогда не осудит — вы ведь перейдете из стана победителей!
— Я согласен, — после короткой паузы сказал Зиневич. Это действительно был выход из ситуации, ведь даже при самом лучшем раскладе среди русского офицерства на него будет навечно приклеен ярлык предателя. Со службы выпрут, как пить дать. А Польша это действительно хороший шанс начать жизнь по-новому.
— Ну, Арчегов, ну, песий сын! Как медведя в берлоге обложили, со всех сторон подступили, — Ефим Георгиевич подошел к заветному шкафчику, достал бутылку водки и налил полстакана. Хлобыстнул по-гвардейски, тычком. Живительная влага жарким ручейком разлилась по горлу, согрела душу.
Не такой представлял генерал Сычев должность военного министра, не такой. Где долгожданный почет, слава и уважение?! Какие возможности открывались, ведь именно он, никто другой, ну может быть, еще этот выскочка Арчегов, привел к власти Сибирское правительство. И как они его отблагодарили?! Генеральский чин дали, который он и так имел, да крестом наградили, вот и вся их забота да ласка.
Должность военного министра оказалась ловушкой — самого главного, прав назначений на должности, он не имел. Потому, что на всей территории, да где-нибудь воевали, а это не забота министра, а дело командующего армией. Два дня назад, в обход его, Вологодский назначил с одобрения Арчегова командующим войсками Приамурского округа генерал-лейтенанта Лохвицкого. Розанова давно пора со службы уволить, безынициативен старый генерал, на старых лаврах поживает. Это Ефим Георгиевич и сам сделал, но вот назначить другого, более достойного — фигушки.
Та же контрразведка в руках Арчегова, война же идет. Тыловые и запасные формирования — опять его епархия. Все сладкое прибрал на себя ротмистр, а что оставил — соль да полынь, всю грязь разгребать, да непосильной работой надрываться.
Вооружить и снарядить армию — его забота, тут голову сломать можно. Выпуск автоматов и патронов на него взвалили. С беженцами и семьями, выплатой пенсий ему морока. Да еще эти кляузники, кого он «сычами» сделал, — та еще головная боль. Чуть что случилось, сразу вопрос у правительства — кто виноват? И ответ тут же — Сычев, его недосмотр! Зато Арчегов у них спаситель, чуть ли не лобзаются от счастья.
А еще каппелевцы подойдут — интриганы разом воспрянут. Сожрут тебя, Ефим Георгиевич, и не подавятся. Да и свои братья-казаки рыло воротят. Гришка Семенов чуть ли не матом на всех углах кроет, Оглоблин сквозь зубы цедит, уже забыл, с чьих рук недавно кормился. Арчегов ему свет в окошке. И не получить ему ни от кого даже маленькой поддержки — всем стал ненавистен генерал Сычев, как же — любимые мозоли оттоптал. Везде кричат в его адрес — не по Сеньке шапка!
Ефим Георгиевич прошелся по кабинету, с тоской посмотрел на стол, где лежал перечень неотложных мероприятий. Как все обрыдло за эти десять дней министерства. Плюнуть на все, выпить водки и забыться. Желание стало нестерпимым, и он тут же подошел к заветному шкафчику. Налил уже полный стакан водки и выцедил сквозь зубы. Постоял, задержав дыхание, и потом по-казачьи занюхал рукавом. Хорошо!
И тут его осенило — Арчегов, конечно, та еще бестия, но на него можно положиться. На Амуре совсем хреново, партизаны распоясались окончательно. А если ему самому, как Оглоблину, финт такой же сделать. Попросить должность наказного атамана родного Амурского войска, провести реформирование, крестьян поверстать — землицы же много, всем можно по сотне десятин дать, чего жлобиться. Так, а это выход!
Сычев задумался, и чем он больше крутил в голове этот вариант, тем сильнее он ему нравился. На Амуре он станет полным хозяином, а в Иркутске ему житья не будет. И атаманские возможности тоже ого-го какие. Сычев повеселел и снова открыл заветный шкафчик…
— Ну, идите же вперед, братцы. Нельзя стоять! — Генерал Павел Петрович Петров поморщился, словно от боли. Атакующие цепи уфимцев смешались, попав под плотный пулеметный огонь. Патроны красные, в отличие от атакующих их белых, не жалели.
До города оставалось всего ничего, пара верст, вдалеке виднелась многочисленная россыпь огоньков. Бой шел почти час, но успеха не было. Солдаты и так рвались вперед, но не было главного — патронов. Шесть обойм на стрелка — эти жалкие 30 патронов уже почти истратили. А две ленты на станковый пулемет вызывали только горькую усмешку у видавшего виды генерала. И пушки не поддержат, у артиллеристов со снарядами та же катавасия.