Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Страница 84

— В сорок первом году сбег, не захотел за коммуняк воевать. Служил сержантом в РОНА на «Т-34», наводчиком. В последнем бою сжег три танка, и ушли мы все экипажем на болота. Там Поганкин Камень стоит…

Фомин замялся, подбирая слова. Взглянул на Шмайсера, а тот одобрительно кивнул.

— Мой род хранителями там был, век за веком, то капище языческое древнее. Так вот, кровь мы там мою пролили и…

— Врата отворились, и вы попали с сорок третьего в восемнадцатый, в Пермь, где спасли от смерти великого князя Михаила, которого должны были убить и сжечь в печи Мотовилихинского завода, — Ермаков говорил жестким голосом, заканчивая за Фомина.

— Ты знаешь про врата?

— Знал бы ты, сколько литературы и разных фильмов проглядел за год! Голова распухнет, такое творят. Думал, сказки, но видно в них…

— Намек, и добрым молодцам урок?!

— Оно так, я согласен. Тогда я за тебя продолжу, а ты поправь, если ошибусь где-то. В Перми вы местным чекистам бойню устроили, здание взорвали, а из ДШК пароходы перетопили на Каме. Потом участвовали в Ижевском восстании, сколотили лучшую дивизию. Пытались предостеречь Колчака, но он не внял вашей просьбе. Месяц назад меня удивили некоторые несовпадения истории — Келлера не убили в Киеве, Миллер эвакуировался на Мурман, и главное — император жив и здоров! Не удивляйся, КРО умеет работать и многих пермяков с ижевцами опросили. А я выводы сделал.

— Все верно, Костя, ты умеешь работать, — Фомин только улыбнулся.

— А ты у кого служил — Канарис, Штудент или Скорцени? — Ермаков посмотрел на Шмайсера, но тот улыбнулся в ответ.

— Ты удивишься, но на Берию! ОСНАЗ НКВД, старший лейтенант госбезопасности. Отмечен «Лениным» и «Звездочкой». А также обласкан Канарисом — Железными крестами обоих классов. Агент «на вырост», папашка в Коминтерне сейчас трудится, обер-лейтенант рейхсвера.

— А «фон» настоящий или «поставленный»?

— Обижаешь меня, самый что ни на есть доподлинный. Андреас Фридрих Вильгельм фон Путт унд Шмайсер. Последнее без кавычек. Мы с одним «с» завсегда жили. Приставлен к РОНА наблюдателем, со всеми судьбу разделил. Четверо нас было, да двое в Перми погибли. И Шмайссер настоящий. И Попович. Нас двое и осталось.

Ермаков усмехнулся — полгода назад он бы этих двоих придушил без сожаления, ибо они ассоциировались у него с предателями. Власовцы. А теперь многое изменилось в его душе, он осознал, что самыми страшными предателями и погубителями России были большевики, коммунисты. Ибо готовы были положить миллионы людей за свою безумную идею. Разорили страну, морили голодом, лгали, давили. И что получили в итоге?!

Константин раньше считал, что предателями становятся те, кто боится за свою шкуру. А как назвать этих? Орденами и шрамами усыпаны, коммунистов ненавидят смертно, особенно Фомин. И есть за что! А что ему было делать — идти в НКВД и заявить, что готов за советскую власть воевать?! Если сразу не шлепнут, то в штрафную роту отправят. Со Шмайсером проще — он немец, разведчик, и потому любая его личина понятна, Штирлиц тоже не плюшками баловался.

А страшным было то, что коммунисты любых своих врагов в предатели Родины автоматически записывали, но предавали ли те свою Родину?! А ведь сами коммуняки свои тридцать сребреников из рук тех же немцев получили и устроили кровавую бучу. И как назвать их после этого? А их последыши, что живо перекрасились и вершат судьбу России в далеком и потерянном будущем — их как назвать? Может, спасителями?! Тогда почему всех тех, кто с оружием в руках против большевиков поднялся, врагами и предателями считают до сих пор, и продолжают судить по советским законам, хотя сам СССР сгинул, а народы, его населявшие, ругаясь и отплевываясь, по национальным квартирам разъехались.

Империя, в основании которой лежит только ложь и циничное надругательство над собственным народом, обречена! Вопрос здесь только во времени. А нация, которая не только забыла, но и не желает знать свою историю, пусть страшную и горькую, обречена на вымирание, в пьянстве и моральном разложении. Таким людям легче всего подсунуть миф или сусальную сказочку, и лгать, лгать, лгать беспрерывно! Благо телевидением можно массовую промывку мозгов сделать.

Фомин со Шмайсером словно понимали, что происходит в душе Ермакова, и молча курили, время от времени пригубливали коньяк.

— Да, Сеня, а ведь если я тебя Мойзесу месяц назад сдал бы, то мне бы сам товарищ Троцкий орден боевого Красного Знамени вручил.

Немец громко пошутил, но именно эти слова вывели Ермакова из размышлений, и он внимательно посмотрел на Фомина. Тот усмехнулся, возле уголков губ собрались горькие складки.

— Чекист в Перми черной магией занимался, шахту в некрополь превратил, сотню душ умертвил. «Враги народа», понятное дело, старые и малые. Но даже их смерть вторично использовал — с их помощью врата открыл.

— Понятно, — Ермаков жестко усмехнулся. — Они всегда к эзотерике тянулись, Шамбалу все искали. Рерих, Бокий и прочие.

— Этот открыл, а с той стороны мы! Тоже на мертвых, в болотине сгинувших. Вот так-то! А там мы Мойзеса за шкирку и взяли!

— А что ж не того?! Патрон пожалели?

— Я слово ему дал! Матросов его в штольню загнали, а там я свою руду отворил. Их и того… Перенесло окаянных душегубцев. А взамен медведя пещерного перекинуло, лапой с Мойзеса мигом скальп снял. Вот я и подумал, что чекист кончился.

— Мишка еще тот был, — встрял Шмайсер. — Под потолок, метра три, да тонна весом.

— Нечего себе! Не заливаешь?