Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Страница 97

— Я не знал, что и думать, когда получил телеграмму его величества о том, что в Омске начались переговоры с большевиками. И скажу откровенно — здесь сочли правительство Вологодского чуть ли не предателями интересов России. Мне удалось кое-как пресечь подобные разговоры среди генералитета. Поймите меня правильно, Сибирь ведь не знала, что такое красный террор и комиссародержавие. Для нас мир с большевиками категорически не приемлем! И даже сейчас, несмотря на настоятельные просьбы императора и правительства Вологодского.

— Я так же думал, но один генерал сумел меня не только разубедить, но и заново вдохнул в меня жизнь, — адмирал Колчак сидел в кресле, на его черном флотском мундире, в сиянии золотых погон, гневно топорщили крылья черные двуглавые орлы. За полуторамесячное плавание лицо Александра Васильевича загорело чуть ли не до черноты, лишь верх лба был белым, там где его закрывал козырек фуражки. Адмирал помолодел, будто разом скинул десяток лет — так на него подействовал океанский ветер и соленые брызги, и поход превратился чуть ли не в оздоровительный круиз с медовым месяцем.

— Еще два месяца назад я сам готов был пустить себе пулю в сердце, а не отступить от принципов, среди которых главный — единая и неделимая Россия. И не меньше вашего был готов предложить не мир, а меч, и войну до конца. — Адмирал горделиво приподнял подбородок и жестко посмотрел на генерала. Затем усмехнулся.

— Но сейчас я начал думать совершенно иначе, надеюсь, что вам не придет в голову считать меня отступником и погубителем нашей милой Родины. Но, воленс-ноленс, я сейчас считаю, что для борьбы с большевизмом хороши любые меры. А обман противника есть военная хитрость, которой нужно гордиться, а не воротить нос. Мы не институтки Смольного, а прошагали все ступени службы, Антон Иванович. Перемирие позволит нам взять передышку и лучше подготовиться к продолжению войны с большевиками.

— Ну и слава Богу, а то я испугался, что Михаил Александрович совершает страшную ошибку заставив меня принять условия временного прекращения огня. Слово-то какое интересное подобрано! И кем?!

— Военный министр Сибирского правительства, поверьте мне на слово, Антон Иванович, ничего не сделает просто так, пока не просчитает ситуацию и не выберет оптимальный вариант ее разрешения.

— Вы имеете в виду генерала Арчегова. — В голосе командующего ВСЮР слышалась неприкрытая ирония.

— Да, именно генерал-адъютанта Константина Ивановича Арчегова, без которого, говорю вам откровенно, в Сибири рухнуло бы все, а Красная армия уже была бы за Байкалом. Я до последнего моего вздоха буду ему благодарен за все, что он сделал, и за то, что еще только совершит.

— Ничего не понимаю. Я разговаривал с офицерами, что в германскую войну служили с ним в одном полку, и никто из них даже не отметил какие-то особенные дарования у ротмистра Арчегова. Храбр, может, отчаянно храбрый офицер, но отнюдь не полководец, — Деникин был удивлен и даже не пытался это скрывать. Он только покачал головой.

— И меня удивляет странная метаморфоза, когда за два месяца ротмистр совершает головокружительный карьерный прыжок, не перескакивая, а перелетая через чины. Из рядового командира дивизиона, а не начальника дивизии отнюдь, не имея за плечами академии генерального штаба, становится в одночасье генерал-адъютантом его величества, командующим армией и военным министром Сибирского правительства.

— Антон Иванович, мне самому это было удивительно до тех дней, пока я не стал общаться с ним, видеть, как он принимает решения, что делает, какие цели ставит. Во Владивостоке я получил перед самым отплытием письмо от графа Келлера, который откровенно пишет, что ставит Арчегова как военного министра гораздо выше Милютина, а как полководца намного талантливей Ромейко-Гурко. Но ведь они стали фельдмаршалами в зрелом возрасте. И как вы мне прикажете понимать такой демонстративный намек?

Голос Колчака зазвучал громко, подобно флотским колоколам — любое злословие в адрес Арчегова он стал принимать на свой личный счет, и в его голосе сразу же лязгал металл, с тем же грохотом, с каким на кораблях задраивают броневые двери, готовясь к бою.

— Мне интересно, почему вы доверяете пустым словам каких-то сослуживцев Арчегова больше, чем мнению и наилучшим отзывам его величества, генералов Дитерихса, Лохвицкого и других не менее заслуженных офицеров. Председателя правительства Вологодского, графа Келлера и моему собственному мнению. — Голос Колчака завибрировал от сдерживаемого гнева, а у Деникина удивленно выгнулись брови.

— За генерала Арчегова говорят его дела. Блестящая победа над чехами под Иркутском, победоносное наступление от Красноярска до Омска с разгромом и истреблением 5-й армии красных. А ведь пройдено расстояние намного большее, чем от Ростова до Москвы. И это при том, что проделана колоссальная работа, и отступавшая ранее наша армия сейчас совершенно преобразилась. Поэтому не стоит вам принимать во внимание мнение каких-то офицеров, пусть и храбрых — они просто не знают, что в Сибири совершенно иной Арчегов, и не ротмистр, а не менее заслуженный генерал, чем мы с вами, ваше превосходительство!

— Александр Васильевич, я совсем не то имел в виду, — Деникин понял, что несколько перегнул, и отступил. Он говорил от незнания, по аналогии с теми молодыми генералами ВСЮР, которые два года назад были лишь капитанами. Но вибрирующий голос адмирала ошарашил Антона Ивановича, и он внутри напрягся — может быть, действительно говорят правду о сибирских событиях и роли этого генерала в них?!