Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Страница 7

Полонский брезгливо сжал губы — за последние дни генерал полностью утратил уважение всех офицеров, став безвольной марионеткой Евгения Колосова, главы новоявленной эсеровской власти в Красноярске.

Истеричный и желчный эсер умел говорить хорошо подвешенным языком и хуже того — убеждать. На своем любимом коньке — настоящем рассвете Сибирской государственности, если «общественностью» будет установлена «демократическая» власть, он вовлек генерала в восстание против Колчака. Еще бы — убрать «контрреволюционного правителя», взять власть в свои руки и убедить красных, что «розовый» Красноярск станет для них союзником, и потому нет нужды на него наступать.

Разагитировав разложившиеся сибирские части, эсеры вовлекли их в переворот. Вот только через три дня вся затея стала трещать по швам. Солдаты им не захотели подчиняться, а когда Зиневич стал убеждать, как «сын рабочего и крестьянина», его просто послали на извечные три русские буквы, силой выпроводив из казарм.

Полонский усмехнулся — надо же, выискался сынок двух папашек. Теперь гонористый поляк относился к патрону со скрываемой брезгливостью, как один шляхтич может презирать другого, замазанного грязью и дерьмом. События последних дней его еще больше убедили в том, что он сделал большую ошибку, поставив не на ту «лошадь». Тем более что вчера в Красноярске стало известно, как полковник Арчегов распотрошил Иркутский Политцентр, нанеся при этом поражение чехам.

Создание Сибирского правительства во главе с Вологодским окончательно добило химеру «розовой власти». Вот только договориться с Иркутском у Колосова не вышло — премьер-министр пригрозил отдать его под суд вместе с Зиневичем за содействие большевикам. А в присланной позднее телеграмме Арчегова эсерам и предателю генералу (уже за измену Сибири!) настоятельно предложили самим вернуть ситуацию к «статус-кво», чтоб уберечь жизни от знакомства с виселицей.

В последней отчаянной попытке хоть как-то сохранить уже не власть, а саму жизнь Колосов связался по телеграфу с командиром 30-й стрелковой дивизии красных, что подходила к Ачинску. И те вышли сейчас на связь — в соседней комнате застрекотал телеграфный аппарат, поползла бумажная лента. Разговор вел сам Колосов, а генерал только читал адресованные им комдивом Лапиным слова…

— Завтра мы возьмем Красноярск. Белые окружены. Ни на какие соглашения мы не пойдем, — голос Зиневича дрожал от нескрываемого страха. Еще бы — с востока грозят петлею, отступающие по Транссибу колчаковцы просто расстреляют как изменника, а партизаны Щетинкина, что подошли к городу с юга, грозят перебить всех «буржуев», а генерала сварить в котле.

И это была не пустая угроза — в Красноярске «общественность» тряслась от страха, когда до нее дошло сообщение, что в Кузнецке партизаны вырезали половину населения города.

— Передайте им наше пожелание, — послышался умоляющий голос генерала Зиневича.

— Что передать? — Голос Колосова дрожал не меньше. Эсеру тоже было страшно — последняя надежда обрушилась карточным домиком.

— Что мы согласны отдать им всю полноту власти, но только после подхода частей регулярной Красной армии. Ведь власть пока у нас…

Полонский улыбнулся — расчет верный. Вряд ли торжествующие красные поставят к стенке человека, что предал белую армию. Иуды всегда в цене, и большевики охотно таких миловали. До поры до времени…

Аппарат застрекотал, и надиктованное Колосовым сообщение ушло. А через минуту пришел ответ, выползающий белой лентой из аппарата. Лента в дрожащих руках генерала заходила ходуном, будто тот взял живую гадюку.

— Что они пишут?! — В голосе Колосова зазвенела истерика.

— Тут только… Тут только написано, — генерал справился с приступом паники и тихо сказал:

— Мавр сделал свое дело…

Черемхово

Через вагонное окошко по купейным дверям прыгали солнечные зайчики. Ясный зимний день быстро набирал свою силу, жить бы да жить и радоваться детскому смеху да кататься с ребятишками с крутой горки. Мечты, мечты — как они сладостны, без них люди в одночасье превращались в стариков с потухшими взорами.

Только за вагонными стенками стояла совсем иная жизнь, в которой детским мечтаниям не оставалось места. Черемховская станция была буквально забита воинскими эшелонами, состоящими из теплушек и платформ. Рядом грозно высились корпуса бронепоездов, угрожающе топорщивших орудийные стволы в цилиндрических башнях, с накрашенными поверх бело-зелеными нашлепками новоявленного Сибирского государства.

— Ваше превосходительство! С телеграфа доложили — от Иркутска отправился правительственный поезд. Сюда едут министры Михайлов и Яковлев, с ними и контр-адмирал Смирнов. На станцию Зима прибыли «Блестящий» и «Быстрый». Далее дорога плотно забита составами. Чехи только начали растаскивать эшелоны с нашего пути. Майор Белых докладывает, что наша ветка сейчас полностью свободна для прохода.

Молодцеватый подпоручик с забинтованной рукой на черной косынке и аксельбантом адъютанта на правом плече замер, восторженно глядя на молодого, чуть старшего в годах, крепкого и уверенного в себе полковника Арчегова, командующего Сибирской армией.

Потому и обращение было как к генералу, а интонацией офицер выделял — генералов и полковников у нас много, но командующий один. Да с такой заслуженной славой, что армия его на руках носить готова!

— Хорошо, поручик. Скажите полковнику Степанову — пусть поторопит в Головинской и Заларях приемку грузов от чехов. И немедленно отправляет второй батальон стражи для охраны этого перегона. И прошу не беспокоить нас с адмиралом в течение часа! Выполняйте!