Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Страница 65

Даже сейчас, когда страна охвачена огнем гражданской войны, больше честности и совестливости, чем в будущие благополучные «рыночные» времена. Да и многое другое — тут Константин усмехнулся, вспомнив, как купил в магазине, а было это аккурат в 93-м году, палочку французской колбасы в блестящей вакуумной упаковке, совершенно неизвестной у нас, а потому и нахваливаемой (западное ведь качество). А заодно, чтоб веселее было, только появившегося в продаже спирта «Рояль» — он тогда приехал погостить к матери в Иркутск — литровую бутыль.

Удача немыслимая — на полках везде шаром покати, зато высится рядами морская капуста и трехлитровые банки сока — хвала «Меченому»!

Молодой майор решил поджарить себе колбаски и со стаканчиком разведенной спиртяги отпраздновать свое возвращение в родные пенаты. Размечтался, твою мать! Колбаса, качественный импорт, как гласила упаковка русскими буквами, просто растаяла на сковородке. Есть жидкий и горячий клейстер Ермаков не стал, его вид внушал ему опасение. Пришлось сбегать за «даром морей» и, матерясь потихоньку, закусывать «капусткой» и «курятинкой», благо удалось прикупить ростовского «Ермака».

А здесь даже сейчас можно хорошо покушать, и недорого. И не тухлятину, напичканную консервантами и ароматизаторами, а вполне приличную натуральную еду. Даже сравнивать неприлично здешнюю ветчину с лучшим советским изделием этого типа, что по 3 рубля 50 копеек нарасхват шла. Или ностальгическую «докторскую» по 2,20, с добавлением туалетной бумаги. А уж про «рыночные» образцы новой эпохи капитализма лучше промолчать, бородатый классик иногда писал прозорливо и правду, когда утверждал, что нет такого преступления, на которое не пошел бы буржуй ради трехсот процентов прибыли.

Вот здесь и проходит граница между «старым» и «новым» капитализмом. Тут пока есть совесть, и дорожат честным именем, не рассматривают свой народ как быдло, которое нужно травить такой пищей. За похабель сейчас можно не только по морде получить, прибьют. Ермаков трех интендантов уже повесил, заодно с поставщиками, чтоб на том свете совокупные барыши подсчитывали, больше желающих что-то не находилось.

А в то время даже не журят за дерьмо, что едой называется, даже облегчили изготовление — недаром строгий ГОСТ подлым ТУ заменили. Богатей, братцы, сейчас все нравственно, что служит делу обогащения. Можно даже биологическое оружие на корм пустить, какие уж тут канцерогены или ГМО. Перевешать бы сук!

Воспоминания не мешали генералу — его мозг одновременно выполнял привычную работу. Он принял рапорт дежурного по штабу, сделал несколько распоряжений, «распек» начальника оперода, и многое другое. Все разом засуетились и забегали, но Арчегов не обращал на мельтешение никакого внимания. Привык-с!

Идет война, а в окружном штабе как в мирное время — расписание от 10 до 16 часов, да еще с перерывом на чай. Охренеть можно! Вот тут Ермаков и вломился под «звезду Давида», как озверелый кабан в камыши или слон в посудную лавку. Сычев, конечно, работал, но тут главный мозг и нерв войны, нельзя же так служить, когда кругом все горит и рвется.

Зато сейчас работают, как хвостатые у котла в уютном местечке на том свете, где обхаживают «пречестных» политиков, олигархов и чиновников. И хоть мохната и суетлива прислуга, зато работают с огоньком и взятки не берут. И тут заработали, коли альтернатива одна — взять в руки винтовочку, и на фронт, где нет расписания, а перерыв на чай заменяет обстрел.

Впрочем, Ермаков ввел еще и третий, основной, вариант, который вызвал затаенное недовольство — постоянной ротации кадров через каждые полгода, чтобы все штабные офицеры имели свежий опыт войны.

Причем данный приказ затронул военно-учебные заведения — юнкера такую шокировавшую новость восприняли с нескрываемым одобрением, зато многие из «приспособленцев» откровенно заскучали, и стали дружно подавать рапорта на пенсию. У кого она, конечно, была — четверть века послужить, это не мух считать или груши околачивать…

В кабинете военного министра на втором этаже сплошная казенщина — массивные шкафы с дверцами и дубовый стол с двумя тумбами, неподъемное кресло, обитое кожей, стулья на гнутых ножках, отнюдь не игривых, как те, за которыми охотился великий комбинатор со своим недалеким партнером.

Единственной деталью, никак не вписывающейся в казенную атмосферу, был небольшой портрет жены, стоящий на столе. Ермаков сел в кресло и посмотрел на фотографию. Нина манила его затаенной улыбкой, притягивала словно магнитом. Странно — но он ее полюбил, хотя считал, что такого с ним просто не может быть. А память тут же услужливо перелистала пару часов назад, и Костя снова почувствовал вкус ее сладких губ, увидел искаженное любовной страстью лицо, ощутил истому во всем теле.

Она себя отдала всю, досуха, без остатка. И его испила полностью, да так, что стоя покачивало, когда брился, поглядывая, как жена сладко спит на мягкой перине. Зато сейчас Константин Иванович чувствовал необычайный прилив сил и энергии и искренне пожалел, что не нашел такую женщину в то время. Но тут же одернул себя — если бы тогда нашел, то не был бы здесь, когда история страны еще не определена, когда можно изменить очень многое. Хотеть — значит мочь, вспомнил он поговорку и придвинул к себе стопку бумаг, мельком глянув на большую карту на стене.

Положение намного лучше, чем было, но хуже, чем хотелось. А потому нужно работать и работать, и генерал-адъютант наклонился над стопкой и стал внимательно читать, делая пометки карандашом на полях…